Мы продолжаем читать обращение Видуры к Дхритараштре. (Читать начало). После призыва покинуть дом, уйти в отречение и попыток обратить внимание Дхритараштры на его положение (старость, болезни, отсутствие способности выполнять сва-кармы), Шримад Видура произносит следующие слова:

Видура описывает жалкое положение Дхритараштры. Жалкое оно его попытками цепляться за жизнь. Что это за попытки? Когда мы слышим этот оборот, мы думаем, что нас это не касается. Мы считаем, что речь идет о дряхлом старике или человеке, которому поставили фатальный диагноз, и он все время ходит и думает: «Ах, как не хочется умирать! Где бы найти молодильное яблоко, лекарство, секретные пранайамы или еще что-нибудь, чтобы отсрочить момент смерти». Но в действительности речь идет о том, кто старается пускать глубоко корни в жизнь. Человек не хочет видеть себя старым, поэтому он делает пластические операции, подтяжки. Женщина, обнаружив у себя седой волос, бежит срочно краситься. Мужчина обнаруживает, что у него лысина и уже не атлетическая фигура, поэтому срочно покупает парик и идет в спортзал. Человека вдруг посещает мысль, что он видел так мало стран, поэтому нужно срочно поездить по миру, его осеняет, что нужно больше времени проводить с детьми или как-то наследить в искусстве. Вот это «цепляние за жизнь». Человек начинает строить планы, он все больше и больше в своих устремлениях, амбициях пускает корни в жизнь. Он не то, что не намерен уходить, он даже не намерен признавать тот факт, что смерть очень близка, независимо от возраста. Даже если мы говорим о 15-летнем подростке, который благополучно доживет до 100 лет, его смерть чрезвычайно близка уже в 15 лет. Дело не в феномене субъективного восприятия течения времени, а объективно времени очень мало. Это мизерный отрезок. Даже если говорить об отрезке в 200-300 лет, это очень мало. Но даже если человеку отведено прожить какие-то 60-70 лет, он все равно цепляется за жизнь. Поэтому он жалкий. Как бы ни цеплялся, чтобы он ни делал, как бы он ни заглаживал свои морщины, как бы ни оздоравливался какой-то гимнастикой, поездками на Мертвое море и пр., он все больше и больше погружается в смерть. И Видура сравнивает это с изнашиванием одежды: неважно, как ты ее любишь, неважно, какие у тебя на нее планы, но из-за самого факта, что ты ее носишь, возникает ветхость и одежда разрушается, приходит в полнейшую негодность. Процесс совершенно неизбежен. Об этом факторе неизбежности Кришна говорит в Гите, начиная наставлять Арджуну:

Нет никакой причины, нет никакого достоинства в скорби, в попытках изменить то, что изменить нельзя. Ты к этому идешь, и остановиться невозможно. Можно либо осознанно идти, либо нет, но ты придешь все равно, чтобы ты ни думал, что бы ты ни делал. Человек глупый просто примет этот факт. Человек мыслящий поймет, что это кардинально меняет сам принцип существования. Как мы уже говорили в прошлый раз, смерть – это смысл, это цель, это, к чему природно, а потому неизбежно, мы идем. Поэтому в Веда-Шастре очень сильно акцентируется внимание человека на этом движении к смерти. Не как просто завершение какого-то приключения, а как точка назначения, это то, ради чего ты живешь. Отсюда выстраивается и понимание того, как проводить жизнь, понимание отречения. Здесь же находится фундамент и предпосылки деления на ашрамы: периоды жизни, в которые актуальны различные предписания садханы.

Требует обратить на себя внимание пословный перевод gata-svārtham imaṁ deham, то, что я перевел литературно, как «бесполезное тело». Буквально gata-svārtham deham означает «тело, лишившееся своего предназначения». Какого же предназначения лишилось тело, став, таким образом, бесполезным? Испытывать удовольствие, привлекать противоположный пол, дарить нам радость движения и т.д.? Естественно, нет. Речь идет об адхикаре исполнять сва-кармы: сва-кармы для брахманов, кшатрийев, ваишйев и шудр. Брахман теряет ясную память, способность произносить Веду, проводить сложные Йаджны; кшатрий не в состоянии воевать или править; ваишйа не может больше заниматься земледелием или своим ремеслом; шудра не в состоянии заботиться и служить двиджам. Когда человек утрачивает способность исполнять сва-кармы, он уходит в отречение. Тогда он становится virakta, бесстрастным к телу.

В этом объяснении уже прослеживается, как мыслили люди Вед. Когда тело не может больше способствовать исполнению сва-карм, то есть того, что дано тебе, как твоя природная Дхарма, оно становится бесполезным и человек становится индифферентным, бесстрастным к этому телу, оно его больше не интересует. Человек оставляет прежнюю жизнь, активную практику сва-карм. В Ману Смрити я нашел интересные стихи, которые очень многое объясняют:

Очень глубокие, сильные и сложные стихи, чем-то напоминающие слова Упанишад, объясняющие происхождение четырех варн. Там начинается с брахмана, поскольку брахманйа – свойство, которое изначально присутствует в Парабрахмане. Когда Парабрахман расширяется, Он расширяется в кшатру, затем в виш, основу ваишйи, и далее идет шудра. Здесь первоисточником, биджам, в котором есть все, назван грихастха. Не саннйаси, а грихастха – śreṣṭha, высший, лучший. Содержащий в себе максимум блага, занимающий самое продуктивное, с точки зрения Дхармы, положение. Не саннйаси, а именно грихастха. Он содержит в себе все остальные ашрамы. Он prabhavā, производящая природа. Речь идет не только и не столько о том, что брахмачари рождается от грихастхи и воспитывается в семье грихастхи, потом сам становится грихастхой, потом ванапрастхой, йати. Речь идет о том, что Дхармы трех других присутствуют и берут свое начало в грихастхе.

Эти стихи объясняют оборот, который использует Видура: «тело, лишившееся своего смысла, svārtham». Дхритараштра стар, он не может выполнять сва-карму кшатрийа, его сва-карма больше не доступна ему, следовательно, он больше не может быть грихастхой. Поэтому его тело с точки зрения сва-кармы бесполезно. Это указывает на то, что именно в статусе грихастхи человек выполняет максимум своего предназначения в Дхарме. Насколько это сильно контрастирует с подачей различных индуистских сект, в которых пропагандируется абсолютная возвышенность отречения. Нужно бросить дом, полжизни прожить брахмачари, потом дослужиться до крутого босса и получить саннйасу, чтобы закрепить статус «авторитета» в «банде». Это считается квинтэссенцией садханы. Но с точки зрения Вед все совершенно иначе: садхана прежде всего совершается именно грихастхой. Потому что садхана заключается не в том, чтобы 24 часа в сутки проповедовать, основывать религиозные центры, петь мантры и пр., а в том, чтобы исполнять сва-кармы. Лучшее время для ваишйи – когда он возделывает землю для Вишну, худшее – когда он ходит в шафране, с дандой и принимает поклоны. Не в том смысле, что это плохое время, а в том смысле, что в сравнении с тем, что он делал грихастхой, это менее эффективно.

Там же в Ману Самхите есть еще один потрясающий стих, в котором речь идет как раз о том, кто ушел в отречение, чье тело стало бесполезным и бессмысленным, поскольку невозможно больше в полном объеме совершать сва-кармы. Праджапати дает такие наставления:

Отреченный не ищет возможности поскорее закончить этот период и уйти в мокшу. И он не рассматривает этот этап, как какой-то полезный, поэтому он за него не держится. Шастра всегда очень прагматична и всегда называет вещи своими именами. Если этот период, который так сильно превозносится некоторыми, столь полезен, столь благодатен, если он самый эффективный, если это зрелость духовной жизни, как же может йати не стремиться к жизни, не держаться за нее? Как он может быть индифферентным, безразличным? Для разумного человека это кричащий намек.

Отречение – это не получение патента на учительство, не высшая стадия в религиозной карьерной лестнице. Это определенная фаза жизни, когда ты не можешь выполнять сва-кармы, как грихастха, именно поэтому твоя жизнь входит, в правильном понимании человека Дхармы, в такое состояние. Ты не стремишься к смерти, потому что продолжаешь в этом состоянии выполнять предписания Шастры для отреченных, и вместе с тем ты не держишься за жизнь, ты не принимаешь ее, как благословение. Ты просто как bhṛtaka, наемный слуга выполняешь свою работу, несешь этот груз и знаешь, что придет время, и это время и будет твоей наградой, это будет просто финал.

Из этого принципа, о котором говорит Ману Смрити, не следует вывод, что грихастха занимает самое высшее иерархическое положение. Мы не говорим о том, что саннйаси должен кланяться грихастхе, грихастха самый почитаемый, саннйаси менее почитаемый и т.д. Речь идет об ответственности перед самим собой. Грихастха – это не период, как думает абсолютное большинство, для поблажек. Только полный идиот, абсолютно безграмотный в Шастре, может вообще допускать идею, что пока я грихастха, я могу заниматься садханой спустя рукава, без напряжения. Это же грихастха!.. Мы что-то поделываем, стараемся особо не грешить, но основное наше время, поскольку мы грихастхи, мы тратим на обустройство нашей жизни. Но вот когда я состарюсь, когда я уже не смогу наслаждаться жизнью по полной программе, тогда я завернусь в плед, сяду у камина, намажусь мазью от артрита и с утра до вечера буду садханой заниматься: то книжку религиозную почитаю, то мантру поповторяю, то перед Божествами что-нибудь положу. Вот тогда я буду заниматься этим всем... Да ничего подобного!

Силы, способности, потенциал, который мы находим в грихастхе, дан для того, чтобы реализовать в грихастхе максимум возможного в садхане. Брахмачари – всего лишь ученик. Пока память, как губка, он всего лишь накапливает инструменты, которые ему понадобятся в будущем. Но сам по себе он не достигает зрелости, это период подготовки. Ванапрастха, йати – это период, когда ты уже мало, что можешь. Человек, который думает, что сейчас, в грихастхе, я буду основное время тратить на свои амбиции, планы, пускание корней в жизнь, а уж потом, когда я буду дряхлым, у меня будут все возможности, чтобы заниматься садханой, очень ошибается. Возможность заключается отнюдь не в наличии свободного времени и отсутствии боли в суставах. Возможность заниматься садханой накапливается внутри от реализации того, что мы сделали, исполняя сва-кармы в период оптимальной продуктивности в грихастхе. Вот каким ты был в грихастхе, таким ты будешь и в отречении.

И это нужно очень хорошо уяснить. Сместить точку излома, то есть качественного изменения, с грихастхи куда-то в ашрамы отречения невозможно. Нельзя, посадив саженец груши, ждать, что в зрелой, преклонной осени на нем вырастут яблоки. Это малость нелепо. Но почему-то все люди думают именно в таком контексте. Сейчас я вот такой, молодой, мне нужно создать семью, реализовать свои амбиции, воплотить мечты, сделать ремонт, скопить сбережения на будущее, повидать мир, обзавестись знакомыми, но потом я стану другим! Из-за чего?! Из-за того, что у тебя будет больше свободного времени? Из-за того, что ты станешь дряхлым и не сможешь больше маяться всякой дурью, ездить по странам и подставлять пузо под арабское солнышко? Из-за чего ты станешь другим? Но мы не будем отвечать на этот вопрос, мы сместим его в будущее: как-нибудь это произойдет. Нет, не произойдет. Поэтому саннйаси точно таков, каким он был в грихастхе, пока он работал, поддерживал семью. Ничего измениться в принципе не может, потому что меняется что-то, накапливается и зреет именно в грихастхе. Именно там сосредоточены все возможности сва-карм. Из чего состоят сва-кармы? Это Йаджна, данам, тапасйа, исполнение долга. Насколько мы все это реализовали, ровно с этим багажом мы идем в отречение. Там мы его расходуем, не накаливаем, а расходуем. Человек, который был в грихастхе атапаской, он обязательно останется атапаской и в саннйасе. Поэтому мы и видим сегодня типичную ситуацию: человек был бизнесменом, а теперь он бизнесмен в шафране; он был просто балаболом, веселым заводилой, а теперь одел шафран, взял палочку и ничего не изменилось. Остаются те же качества, те же амбиции, ничего не меняется.

Сначала, как говорит здесь Видура, человек в грихастхе должен реализовать необходимый базис для отречения yaḥ svakāt parato veha jāta-nirveda ātmavān: он не владеет ни своим, ни тем, что может быть взято у кого-то, он ātmavān – все, что у него есть, это ātma, то есть он сам. Притом здесь говорится не о нищенстве, как таковом, а о самообладании, о зрелом результате самоконтроля. Это напрямую указывает, что тапасйа должна войти в зрелость, должна стать частью сознания, частью жизни именно в грихастха-ашраме, а не где-то там, в далеком будущем, в котором нам наше воображение рисует некий отреченный персонаж. Если ты в грихастхе стал тем, кого Шастра называет ātmavān, ты можешь уйти в отречение. Только тогда hṛdi kṛtvā harim, потому что вне способностей, которые ты должен развить в грихастхе, ты этого не сделаешь. Это не делается просто эмоциональным вдохновением от прочитанных книжек или от сидения на лекциях. Должен быть инструмент, который ты собственноручно создаешь в грихастхе, которым ты возведешь Хари в сердце. Тогда gehāt pravrajet, ты можешь оставить жизнь грихастхи.

Эти стихи Шастры должны многое прояснить и изменить в нас. Они очень ясно говорят: то, что ты отложишь на потом, не произойдет никогда. Если ты сейчас обалдуй, который что-нибудь поделывает, ты можешь потом уйти в лес, натянуть на себя шафран, можешь фантазировать себе что-то на будущее, но уже нечем будет что-то менять. Грихастха - это реактор жизни. Здесь вся энергия, вся сила, весь потенциал, время на реализацию того, к чему ты призван, на что ты способен. Пропустишь это, придешь к старости ни с чем. Накопишь в грихастхе денег, с деньгами к старости и придешь, больше ни с чем. Накопишь в грихастхе тапасйу, отречение, джнану, чистую, святую жизнь – это будет тот груз, который ты сможешь взять с собой в лес или в другую форму отречения. Там, в лесу, ты не найдешь этого, оно возникает именно в грихастхе. Об этом так возвышенно, глубоко и образно как раз и говорит Ману Смрити. Грихастха prabhavā остальных ашрамов, в грихастхе сосредоточены остальные ашрамы. Если в грихастхе не происходит обучения, накопления джнаны, чистых качеств, дисциплины, как у брахмачари, если нет аскетизма, который свойственен ванапрастхе, если не культивируется индифферентность ко всему, в частности к собственной жизни, которая есть у йати, наряду с активным исполнением сва-карм, самое ценное время проходит впустую или с минимальной эффективностью. Это должно стать основным, определяющим принципом того, как нам жить.